Мочит дождик чернявую шкурку
И слезится глаз, а другой вприщурку.
Поджалась лапка и хвостик-кренделёк,
Жмётся к стенке сырой, и дрожит зверёк.
Проходила по улице Лидушка,
Пожалела она животинушку,
Подхватила дрожащего на руки
И укрыла под курткой в запазухе.
Принесла его в дом, еле дышит он...
Обернула платком вязью вышитым,
Уложила в тепло рядом с печкою,
Наварила сосисок, да с гречкою.
Извела лоскутки все на тряпочки,
Смастерила подстилку и тапочки.
Вытирала пыль, оттирала грязь...
Задремала с улыбкою, умаялась...

Припев:
Это кто же такой там мохнатенький?
У него же глаза-виноградинки...
То дрожит и скулит он обиженно,
То рычит и наглеет, бесстыжий он...

А наутро проснулась и ахнула:
Холодильника дверца распахнута,
И по полу объедки да фантики,
Да разодраны тапки и бантики.
Возмутилась она безобразию —
Отругать бы его за оказию...
Но лишь только вздохнула украдкою
Да пустилася по полу с тряпкою...
И уж дома зверёк ходит барином
И глядит на неё, как хозяин он...
И рычит, если что-то не нравится,
И того гляди — покусается.
Поводок мастерила, старалася,
Да надеть на него побоялася.
Дверь открыла, накинула курточку,
Да бегом за ним, на прогулочку.

Припев.

А мальчишки над ним насмехалися,
По двору за ним с свистом гонялися...
Обзывали словами противными
И грозилися палками длинными.
Только Лида ни капли не струсила,
Отыскала его в куче мусора,
По-собачьи мальчишек облаяла
И домой поскорей унесла его...
И случилася с ним меланхолия,
Прекратил он чинить своеволие.
Всё лежал носом к печке и хмурился,
А на третий день — окочурился...
Нарыдалася Лида до одури,
Украшая коробку от обуви...
Нарядила покойного в бантики
И зарыла его в палисаднике...

Это кто же такой был мохнатенький?
У него же глаза-виноградинки...
То дрожал и скулил он обиженно,
То рычал и наглел, бесстыжий он...