Если все вдруг исчезнет,
Я подам тебе руку, лишь верь в меня.
Я серый буду, железным, стоять и кричать «Ура».

Если все замолчит тут, твое слово будет стимулом прыгнуть в бой,
Весь этот мир поделить без границ с тобой,
Мы еще верим, и значит мы еще живы...

Когда весна умерла в груди, издав последний крик,
Я сжал кулаки, чтобы ее забыть.
Я сжал зубы, так как был мужчиной,
Я верил в счастье, пацанское, бродячее.
Терял рамки, чужой была семья, щадив меня,
Следствие. А я был мудаком лютым.
Считал закон четким, правилом нашей смерти,
От наших страхов и пар выпускал в любого,
Кто верил мне — хотел, чтобы я верил ему,
Кричал отцу, что я смогу еще подняться выше.
Он молчал. Я думал: ему нечего сказать.
И только сейчас понял: он учил меня быть правым.
Выслушивать их хлам, но беречь свои нравы,
Не быть с рекламы, а чисто уважать старших.
Он стал седым, а я большим, и только едкий дым,
Меня пленил запахом и я хотел быть чаще,
Видеть папу, как его сын, вместе сняться,
Отблагодарить его за эти навыки,
Свободно улыбнуться ему, глазами трезвыми,
Дать гордость за сына и твой пример.
Верь в меня.

Если все вдруг исчезнет,
Я подам тебе руку, лишь верь в меня.
Я серый буду, железным, стоять и кричать «Ура».

Если все замолчит тут, твое слово будет стимулом прыгнуть в бой,
Весь этот мир поделить без границ с тобой,
Мы еще верим, и значит мы еще живы...